Манси. Семья, воспитание и образование

Для традиционной мансийской семьи (см. Фёдорова 1988; Попова 2003: 81–108, 2010: 16–25) была характерна многодетность. Беременная женщина считалась подверженной влиянию сверхъестественных сил. Ей запрещалось говорить о своей беременности, сохраняя в тайне сроки родин, стричь волосы, рубить дрова, перешагивать через собаку и бить ее, принимать участие в свадьбах и похоронах, Медвежьих игрищах. По традиции в периоды «нечистоты» (регул, родов) женщина должна жить вне общего жилища, а в отдельном маленьком доме или чуме (мань кол), во время переездов — двигаться на отдельных нартах, в гостях — не проходить дальше порога. Находясь в мань кол , женщина символически умирала (для окружающего мира) — распускала волосы, переодевалась в старые одежды, развязывала пояс.

Во время схваток роженица стояла на коленях, перекинув руки через горизонтально укрепленный деревянный шест, а при усиливающейся боли наваливалась грудью на шест, будто повисая на нем. Рядом с ней находилась повитуха пухлен-анки . В очаге непременно горел огонь. Рядом с женщиной лежала сумка для рукоделия с изготовленной 4–5 месяцев назад куклой (манс. сос) . Эта кукла посвящалась седовласой богине родов Калтащ-экве .

Повитуха намазывала щеки родившегося младенца кровью — «чтобы был краснощеким», обмывала его водой, заворачивала в меховые пеленки и укладывала в зыбку (няврем сан). Кузовок с последом уносили в лес подальше от людских глаз и вывешивали на березу с солнечной стороны. После отпадения пуповины мать перекладывала ребенка в новую люльку, а прежнюю, как и свою старую одежду, уносила в лес — на «нечистое» место. Еще через две недели мать с младенцем омывалась водой с настоем чаги, окуривалась паром от раскаленных камней или топора, дымом тлеющий чаги с кусочком бобровой шкурки или струи, только после обряда очищения им можно было вернуться в общее жилище.

Вскоре после рождения проводился обряд имянаречения. Перна-анки — крестная мать — давала ребенку имя, определив, душа какого из умерших предков намерена вселиться в новорожденного. По угорской традиции, души умерших предков передавались только кровным родственникам (мужские — мальчикам, женские — девочкам). Новорожденный считался новым воплощением кого-либо из умерших родственников, точнее одной из его 4 (у женщины) или 5 (у мужчины) душ. Соответственно, каждый умерший возрождался в своих потомках 4–5 раз, после чего цикл реинкарнации считался завершенным. Положив под колыбель с младенцем топор или нож, перна-анки приподнимала ее и перечисляла имена усопших родственников. При упоминании нужного имени колыбель «прилипала» к полу — это душа упомянутого предка «просилась вселиться» в тело новорожденного. Вместе с душой предка ребенок получал и его имя. В каждом роде существовал определенный набор предковых (наследственных) имен, передававшихся из поколения в поколение. К унаследовавшему душу-имя ребенку часто обращались как к предку («дедушка», «дядя»), при этом соблюдались все обряды (избегания и др.), соответствующие былому статусу покойного. Определение духа-покровителя возлагалось на шаманов. Душа ребенка находилась под опекой общеугорских божеств и родовых духов. На святилище духа-покровителя приносили миниатюрные лук и стрелу при рождении мальчика, игольницу и наперсток при рождении девочки.

До появления зубов и имянаречения младенческая плоть являлась предметом вожделения всевозможной нечисти. Ее стремились захватить духи леса, воды, преисподней. Без люльки ребенок был беззащитен. Его запрещалось класть на голый пол или землю, иначе в него немедленно проникали нижние духи. Для отпугивания нечисти в колыбель клали нож, точильный камень, спички и кусок горного хрусталя. Не следовало оставлять младенца одного в пустом доме или на улице. Охранить его могли горящий в очаге огонь или собака. Выносить колыбель из дома и заносить ее полагалось не иначе как спинкой (головой) вперед, не следовало передавать люльку с ребенком через порог.

До трех лет «жилищем» младенцу служила берестяная люлька (апа), точнее две — дневная и ночная. На спинке дневной и у изголовья ночной люльки изображали тетерку — «птицу-сна» (улем уй). Это одна из 4 (у девочек) или 5 (у мальчиков) душ. По ночам она покидала тело и, блуждая, вызывала сновидения. «Птица-сна» баюкала ребенка. Если ребенок благополучно взрослел и выходил из колыбели, ее считали счастливой и хранили для следующего новорожденного. Если счастливая люлька ветшала, ее уносили в лес и подвешивали на березу — дерево жизни.

Пищей для ребенка до 2–3 лет, а нередко и долее, служило материнское молоко (в дальнейшем дети ели то же, что и взрослые). До 5–6 лет дети практически все время проводили с матерью. У западных манси были известны приспособления для переноски детей за спиной. При переездах на оленьих упряжках маленькие дети помещались на женских нартах-кибитках. Подрастая, дети получали одежду и обувь, соответствующую их полу. К детской одежде пришивались колокольчики, бусины, монеты, металлические предметы, служившие оберегами от злых духов.

Знание об окружающем мире и первые трудовые навыки дети получали, слушая сказки и мифы, наблюдая за действиями взрослых. Игрушками мальчиков были луки со стрелами, модели ловушек, кости, носы, лапки и кусочки шкурок животных, модели нарт и игрушечные олени из клювов и косточек птиц. Навыки в ловкости и силе они приобретали в играх-состязаниях, таких как кидание обруча, перетягивание палки или ремня, бег, прыжки через нары, прыжки с шестом. Одним из любимых развлечений была езда на собаках. Когда мальчик достигал «возраста добывать белку» дядя, отец или старшие братья брали его с собой на промысел в ближайшие угодья, обучая установке ловушек, рассказывая о повадках зверя и промысловой этике. Как правило, дети рано приобщались обрядам и ритуалам. Мальчикам, например, поручались приглашение на Медвежьи игрища, могли участвовать в драматических представлениях, исполняя роли животных (оленя, собаки, зайца, лошади, коровы).

Игрушками девочек были куклы акань из свернутых кусочков ткани и в одеждах из сукна и меха. Первые куклы, советующая одежда и утварь, изготавливались бабушками, матерями и старшими сестрами. Через игры девочки получали навыки шитья и изготовления украшений. Дети принимали участие в сборе ягод, съедобных растений, кедровых орехов. Подрастая, девочки быстро становились помощницами в ведении домашнего хозяйства: убирали жилище, носили воду и дрова.

Переходные ритуалы манси до сегодняшнего дня сохраняют традиционные черты и соотносятся с культом богини-покровительницы женщин и родов Сянь и вездесущим Мир-сусне-хумом , представлением о 4 душах у женщины и 5 у мужчины (см. Попова 2003).

Образование. Попытки создания письменности для народа манси предпринимались православными миссионерами и священниками еще в конце XIX в. Для восточных манси на кондинском наречии было издано Евангелие в переводе Г. Попова (Das Evangelium Matthái in dem dialect der kondischen Wogulen. London, 1868), для вогулов Приуралья был составлен букварь ( Никанор, еп . Азбука для вогулов приуральских. М., 1903). Однако письменность на основе латинского алфавита была разработана только в начале 1930-х гг., с 1937 г. алфавит был переведен на кириллическую графическую основу.

В 1929 г. был создан Институт народов Севера (ИНС) им. П. Г. Смидовича при ЦИК СССР (в настоящее время Институт народов Севера РГПИ им. А. И. Герцена). В 1928/29 учебном году на Северном отделении ЛИЖВЯ обучалось 14 представителей северных народов, в том числе 5 самоедов, 6 остяков, 3 вогула. По данным за 1936 г. по Остяко-Вогульскому округу, в ИНСа обучалось более 40 хантов и манси.

Опорными пунктами советской власти по развертыванию социалистического строительства и ликвидации неграмотности в туземных районах были «культурные базы» (культбазы). Одна из таких кульбаз, Соссьвинская. базировалась на территории проживания сосьвинско-ляпинских манси. В 1932 г. был основан Остяко-Вогульский педагогический техникум (позже — Ханты-Мансийское педагогическое училище), главной задачей которого стала подготовка педагогических кадров для национальных школ округа.

В марте 1938 г. вышло постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных округов и республик», русский язык определялся как язык межнационального общения. Принцип национальных школ с преподаванием на родном языке сохранялся до 1950-х гг. Но государство, предложившее малым народам рядовое место в числе «братских советских народов» и интернационализм, пошло по пути русификации образования (принцип «школа на родном языке» был заменен принципом «русская школа с родным языком в качестве учебного предмета»). Во второй половине 1960-х гг. основным типом школы для детей коренного населения Севера, ведущего полукочевой и кочевой образ жизни, был признан интернатный тип школы с обучением на русском языке. Система школ-интернатов, где с начала советского строительства шла борьба с «косной» этнической традицией и воспитание людей советского образца, стала главным инструментом обновления идеологии.

Сегодня для детей коренных народов Севера открыта возможность получать среднее и высшее образование непосредственно в учебных заведениях Ханты-Мансийского автономного округа — Югры. В 2002 г. в Югорском государственном университете была создана кафедра финно-угорских языков и культур, в 2003 г. — факультет филологии, в 2004 г. — Институт языка, истории и культуры народов Югры. Институт готовит студентов по специальностям «журналистика», «родной язык и литература», «филология» со специализациями по мансийскому, хантыйскому, ненецкому и коми языкам и фольклору. С 2004 г. в ЮГУ открыта аспирантура по специальностям «языки народов РФ (финно-угорские и самодийские языки)» и «языкознание».